32. Любовное послание Фатьмы к Автандилу
«Солнце! Богу так угодно, чтобы солнцем ты свободно
Лил лучи. Терзанье сродно с тем, кто от тебя вдали.
Кто вблизи, тобой сжигаем. До планет ты восхваляем.
Глянешь, — сердце дышет раем. Увидал тебя, — хвали.
Ты посмотришь, — где угрозы? В сердце свет влюбленной грезы.
Ты красивый стебель розы. Трепетать бы соловью.
Лик твой — цвет садовый ранит. И моя краса здесь вянет.
Если луч твой не достанет, жизнь иссушишь ты мою.
Бог свидетель, с словом-лаской я иду, полна опаской.
Но терпенье стало сказкой, — нет его, и в сердце тьма.
Вечно ль в муках быть повторных — от ресниц, от копий черных
Помоги, без слов укорных, а не то сойду с ума.
До тех пор, пока ответа на мое посланье это
Нет, — не знаю, ждать ли света, ты убьешь иль дашь мне жить, —
Все ж еще я существую, но терплю я пытку злую.
О, часы, когда тоскую! Жизнь иль смерть? Нельзя решить».
Это к витязю признанье Фатьма шлет, полна терзанья.
Он читает то посланье как сестры или родной.
«Ей искать меня не стыдно. Сердце ей мое не видно.
И сравнить ее обидно с той, возлюбленною мной.
Разве ворон, пролетая, нужен розе? Здесь живая
Не достанет, воспевая, песнь хваленье соловья.
То, что сделать непристойно, бесполезно и нестройно.
Что за вздор тут пишет знойно! Что за речь, чтоб слышал я
Предаваясь размышленьям, так он думал с осужденьем.
И с таким он был решеньем: «Можешь мне лишь ты помочь.
Если, в путь пойдя, ищу я той, кем друг горит, тоскуя,
Чтоб найти, все совершу я. И другие мысли — прочь».
Здесь проходит путь-дорога. Эта женщина здесь много
Видит всяких. У порога путник — ей желанный друг.
Пусть изведаю горенье, — к ней явлю соизволенье,
Нить найду в ней для стремленья. Долг ей мой отдам я вдруг».
Молвил: «Женщина, влюбляясь, с милым сердца не стесняясь,
Все расскажет, открываясь. Что ей стыд, и что позор.
Так. Для этого влюбленья дам свое соизволенье.
Может, вдруг оповещенье проскользнет в наш разговор».
Сам себе слова совета молвил: «Ежели планета
Ворожит, свершится это. Нужно, — нет; не нужно — вот.
Так со мной, и я в тумане. Мир весь в сумеречной ткани.
Чтобы ни было там в жбане, опрокинь, и потечет».
